Неточные совпадения
Видно было, как внутри метался и бегал человек, как он рвал
на себе рубашку, царапал ногтями
грудь, как он вдруг
останавливался и весь вытягивался, словно вдыхал.
«Неужели это правда?» подумал Левин и оглянулся
на невесту. Ему несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ и ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она не оглянулась, но высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому маленькому уху. Он видел, что вздох
остановился в ее
груди, и задрожала маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу.
«Честолюбие? Серпуховской? Свет? Двор?» Ни
на чем он не мог
остановиться. Всё это имело смысл прежде, но теперь ничего этого уже не было. Он встал с дивана, снял сюртук, выпустил ремень и, открыв мохнатую
грудь, чтобы дышать свободнее, прошелся по комнате. «Так сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы не было стыдно», добавил он медленно.
Она вышла
на середину комнаты и
остановилась пред Долли, сжимая руками
грудь. В белом пенюаре фигура ее казалась особенно велика и широка. Она нагнула голову и исподлобья смотрела сияющими мокрыми глазами
на маленькую, худенькую и жалкую в своей штопанной кофточке и ночном чепчике, всю дрожавшую от волнения Долли.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и
остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к
груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь
на сонной земле.
Кочегар
остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко
груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал
грудью на снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв голову, ударяя шапкой по снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл лицо в снег.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он
остановился с невольной улыбкой: у стены
на диване лежал Макаров, прикрытый до
груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия;
на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Он вдруг
остановился среди комнаты, скрестив руки
на груди, сосредоточенно прислушиваясь, как в нем зреет утешительная догадка: все, что говорит Нехаева, могло бы служить для него хорошим оружием самозащиты. Все это очень твердо противостоит «кутузовщине». Социальные вопросы ничтожны рядом с трагедией индивидуального бытия.
Елизавета Львовна стояла, скрестив руки
на груди. Ее застывший взгляд
остановился на лице мужа, как бы вспоминая что-то; Клим подумал, что лицо ее не печально, а только озабоченно и что хотя отец умирал тоже страшно, но как-то более естественно, более понятно.
Она
остановилась, положила ему руку
на плечо, долго глядела
на него и вдруг, отбросив зонтик в сторону, быстро и жарко обвила его шею руками, поцеловала, потом вся вспыхнула, прижала лицо к его
груди и прибавила тихо...
То вдруг она умолкала, опускалась в изнеможенье, словно неохотно щипала струны, и Чертопханов
останавливался, только плечиком подергивал да
на месте переминался, а Недопюскин покачивал головой, как фарфоровый китаец; то снова заливалась она как безумная, выпрямливала стан и выставляла
грудь, и Чертопханов опять приседал до земли, подскакивал под самый потолок, вертелся юлой, вскрикивал: «Живо!»…
Идет неуклюжий Валей, ступая по грязи тяжело, как старая лошадь; скуластое лицо его надуто, он смотрит, прищурясь, в небо, а оттуда прямо
на грудь ему падает белый осенний луч, — медная пуговица
на куртке Валея горит, татарин
остановился и трогает ее кривыми пальцами.
Он
остановился у окна, царапая ногтем лед
на стекле, долго молчал, всё вокруг напряглось, стало жутким, и, как всегда в минуты таких напряжений, у меня по всему телу вырастали глаза, уши, странно расширялась
грудь, вызывая желание крикнуть.
Ярченко послал через Симеона приглашение, и актер пришел и сразу же начал обычную актерскую игру. В дверях он
остановился, в своем длинном сюртуке, сиявшем шелковыми отворотами, с блестящим цилиндром, который он держал левой рукой перед серединой
груди, как актер, изображающий
на театре пожилого светского льва или директора банка. Приблизительно этих лиц он внутренне и представлял себе.
Они сначала проехали одну улицу, другую, потом взобрались
на какую-то гору. Вихров видел, что проехали мимо какой-то церкви, спустились потом по косогору в овраг и
остановились перед лачугой. Живин хоть был и не в нормальном состоянии, но шел, однако, привычным шагом. Вихров чувствовал только, что его ноги ступали по каким-то доскам, потом его кто-то стукнул дверью в
грудь, — потом они несколько времени были в совершенном мраке.
Александр Иваныч, с начала еще этого разговора вставший и все ходивший по комнате и несколько уже раз подходивший к закуске и выпивавший по своей четверть-рюмочке,
на последних словах Павла вдруг
остановился перед ним и, сложив руки
на груди, начал с дрожащими от гнева губами...
Я не отвечал ему; он попросил у меня табаку. Чтобы отвязаться от него (к тому же нетерпение меня мучило), я сделал несколько шагов к тому направлению, куда удалился отец; потом прошел переулочек до конца, повернул за угол и
остановился.
На улице, в сорока шагах от меня, пред раскрытым окном деревянного домика, спиной ко мне стоял мой отец; он опирался
грудью на оконницу, а в домике, до половины скрытая занавеской, сидела женщина в темном платье и разговаривала с отцом; эта женщина была Зинаида.
Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки
на груди, и, не мигая, ничего не видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль в зубах. В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула
на него и осталась во тьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило
грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго — устали ноги и глаза. Слышала, как под окном
остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
Фон Лембке бросился было к окну, но вдруг
остановился как вкопанный, сложил
на груди руки и, бледный как мертвец, зловещим взглядом посмотрел
на смеющуюся.
Воспаленные глаза бессмысленно
останавливаются то
на одном, то
на другом предмете и долго и пристально смотрят; руки и ноги дрожат; сердце то замрет, словно вниз покатится, то начнет колотить с такою силой, что рука невольно хватается за
грудь.
Карлик стал расстегивать свои одежды, чтобы докопаться до лежащей
на его
груди сумы, но вдруг что-то вспомнил и
остановился.
Полторацкий указал Хаджи-Мурату
на показавшегося по дороге Воронцова. Хаджи-Мурат направился к нему и, подъехав вплоть, приложил правую руку к
груди и сказал что-то по-татарски и
остановился. Чеченец-переводчик перевел...
С безжизненным взглядом, с выпяченною
грудью и перетянутым и выступающим из-за перетяжки и сверху и снизу животом, он вышел к ожидавшим, и, чувствуя, что все взгляды с трепетным подобострастием обращены
на него, он принял еще более торжественный вид. Встречаясь глазами с знакомыми лицами, он, вспоминая кто — кто,
останавливался и говорил иногда по-русски, иногда по-французски несколько слов и, пронизывая их холодным, безжизненным взглядом, слушал, что ему говорили.
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя в углу человека,
остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются
на грудь и
на лицо ей.
Набежало множество тёмных людей без лиц. «Пожар!» — кричали они в один голос, опрокинувшись
на землю, помяв все кусты, цепляясь друг за друга, хватая Кожемякина горячими руками за лицо, за
грудь, и помчались куда-то тесной толпою, так быстро, что
остановилось сердце. Кожемякин закричал, вырываясь из крепких объятий горбатого Сени, вырвался, упал, ударясь головой, и — очнулся сидя, опираясь о пол руками, весь облепленный мухами, мокрый и задыхающийся.
Вошла Машенька,
остановилась против Никона, сложив руки
на груди, и ехидно спросила...
Мне незачем и не надо было идти вместе, но, сам растерявшись, я
остановился у лестницы, смотря, как она медленно спускается, слегка наклонив голову и перебирая бахрому
на груди.
Тут он
остановился, махнул рукою и снова опустил
на грудь голову.
Из каждого впечатления у Фомы сейчас же выделялась колкая мысль об его неспособности к жизни. Все,
на чем
останавливалось его внимание, имело что-то обидное для него, и это обидное кирпичом ложилось
на грудь ему.
Долинский вздрогнул, как вздрагивает человек, получающий в
грудь острый укол тонкой шпаги, побледнел как полотно и быстро вскочил
на ноги. Глаза его
остановились на двери с выражением неописуемой муки, ужаса и мольбы.
Зайончек
остановился с высоко поднятыми плечами перед Долинским. Через минуту он стал медленно опускать плечи, вытянув вперед руки, полузакрыв веками свои сухие глаза и, потянувшись
грудью на руки, произнес: вот он!
Я был доволен его сообщением, начиная уставать от подслушивания, и кивнул так усердно, что подбородком стукнулся в
грудь. Тем временем Ганувер
остановился у двери, сказав: «Поп!» Юноша поспешил с ключом открыть помещение. Здесь я увидел странную, как сон, вещь. Она произвела
на меня, но, кажется, и
на всех, неизгладимое впечатление: мы были перед человеком-автоматом, игрушкой в триста тысяч ценой, умеющей говорить.
Иногда
на всем ходу
останавливался, набирал полную
грудь воздуха и отдувался, как человек, который слишком долго пробыл под водою.
«Как мальчишку, он меня учит», — обиженно подумал Пётр, проводив его. Пошёл в угол к умывальнику и
остановился, увидав, что рядом с ним бесшумно двигается похожий
на него человек, несчастно растрёпанный, с измятым лицом, испуганно выкатившимися глазами, двигается и красной рукою гладит мокрую бороду, волосатую
грудь. Несколько секунд он не верил, что это его отражение в зеркале, над диваном, потом жалобно усмехнулся и снова стал вытирать куском льда лицо, шею,
грудь.
Скулы у него вздулись желваками и борода задрожала, точно струясь, стекая
на грудь. Не снимая фуражку, он
остановился среди комнаты, прищурив глаза, мотая головой.
Асклипиодот почтительно
остановился в дверях, одной рукой пряча за спиной растрепанную шапку, а другой целомудренно придерживая расходившиеся полки своего подрясника; яйцеобразная голова, украшенная жидкими прядями спутанных волос цвета того же Bismark-furioso, небольшие карие глазки, смотревшие почтительно и вместе дерзко, испитое смуглое лицо с жиденькой растительностью
на подбородке и верхней губе, длинный нос и широкие губы — все это, вместе взятое с протяженно-сложенностью Асклипиодота, полным отсутствием живота, глубоко ввалившейся
грудью и длинными корявыми руками, производило тяжелое впечатление, особенно рядом с чистенькой и опрятной фигуркой о.
Из-за куста сирени показалась небольшая колясочка. Два человека везли ее. В ней сидела старуха, вся закутанная, вся сгорбленная, с головой, склоненной
на самую
грудь. Бахрома ее белого чепца почти совсем закрывала ее иссохшее и съеженное личико. Колясочка
остановилась перед террасой. Ипатов вышел из гостиной, за ним выбежали его дочки. Они, как мышата, в течение всего вечера то и дело шныряли из комнаты в комнату.
До сей поры казалось мне, что хотя и медленно, но иду я в гору; не однажды слова его касались души моей огненным перстом и чувствовал я жгучие, но целебные ожоги и уколы, а теперь вдруг отяжелело сердце, и
остановился я
на пути, горько удивлённый. Горят в
груди моей разные огни — тоскливо мне и непонятно радостно, боюсь обмана и смущён.
Остановился, жду. А он, ни слова не говоря, как размахнётся палкой
на меня! Я вовремя согнулся, да в живот ему головой; сшиб с ног, сел
на груди, палку вырвал, спрашиваю...
Черный высокий столб, похожий
на вихрь или смерч, показался
на том берегу бухты. Он с страшною быстротой двигался через бухту по направлению к гостинице, становясь все меньше и темнее, и Коврин едва успел посторониться, чтобы дать дорогу… Монах с непокрытою седою головой и с черными бровями, босой, скрестивши
на груди руки, пронесся мимо и
остановился среди комнаты.
Второй акт уже начался: коридоры и широкие лестницы были пусты;
на площадке одной уединенной лестницы, едва освещенной далекой лампой, они
остановились, и Печорин, сложив руки
на груди, прислонясь к железным перилам и прищурив глаза, окинул взором противника с ног до головы и сказал...
Петунников улыбнулся улыбкой победителя и пошел к ночлежке, но вдруг
остановился, вздрогнув. В дверях против него стоял с палкой в руке и с большим мешком за плечами страшный старик, ершистый от лохмотьев, прикрывавших его длинное тело, согнутый тяжестью ноши и наклонивший голову
на грудь так, точно он хотел броситься
на купца.
Он шел быстро, делая широкие шаги, а та гналась за ним, задыхаясь, едва не падая, горбатая, свирепая; платок у нее сполз
на плечи, седые, с зеленоватым отливом волосы развевались по ветру. Она вдруг
остановилась и, как настоящая бунтовщица, стала бить себя по
груди кулаками и кричать еще громче, певучим голосом, и как бы рыдая...
Да, тогда я был еще, как кажется, романтиком. Счастливая пора, как она далека! Помню, гг. эксперты, что, возвращаясь от Кати, я
остановился перед трупом, сложил руки
на груди, как Наполеон, и с комической гордостью посмотрел
на него. И тут же вздрогнул, испугавшись шевельнувшегося покрывала. Счастливая, далекая пора!
Моряк выслал шесть, и мера эта оказалась вовсе не излишней; от сильного мороза и слабых тулупов две лучшие кормилицы, отправленные
на пятый день после родов, простудились, и так основательно, что потом, сколько их старуха птичница не окуривала калганом и сабуром, все-таки водяная сделалась; у третьей
на дороге с ребенком родимчик приключился, вероятно от дурного глаза, и, несмотря
на чистый воздух и прочие удобства зимнего пути, в пошевнях он умер, не доезжая Реполовки, где обыкновенно липовские
останавливались; так как у матери от этого молоко поднялось в голову, то она и оказалась не способною кормить
грудью.
Иногда Алексей Петрович
останавливался у окна; холодный пар лился ему
на разгоряченную голову,
на открытую шею и
грудь.
Александр Иванович надел свой казакин, и мы пошли
на поляну. С поляны повернули вправо и пошли глухим сосновым бором; перешли просеку, от которой начиналась рубка, и опять вошли
на другую большую поляну. Здесь стояли два большие стога прошлогоднего сена. Александр Иванович
остановился посреди поляны и, вобрав в
грудь воздуха, громко крикнул: «Гоп! гоп!» Ответа не было. Луна ярко освещала поляну и бросала две длинные тени от стогов.
— А-ах! — вырвался продолжительный, замирающий вздох из
груди Сашки, и
на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и
остановились там, непривычные к свету.
Занятия Герасима по новой его должности казались ему шуткой после тяжких крестьянских работ; в полчаса все у него было готово, и он опять то
останавливался посреди двора и глядел, разинув рот,
на всех проходящих, как бы желая добиться от них разрешения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался
на землю лицом и целые часы лежал
на груди неподвижно, как пойманный зверь.
Мальва, закрыв глаза, лежала у него
на коленях и молчала. Грубоватое, но доброе, коричневое от солнца и ветра лицо Василия наклонилось над ней, его большая выцветшая борода щекотала ее шею. Женщина не двигалась, только
грудь ее вздымалась высоко и ровно. Глаза Василия то блуждали в море, то
останавливались на этой
груди, близкой к нему. Он стал целовать ее в губы, не торопясь, чмокая так громко, точно горячую и жирно намасленную кашу ел.